Виктория Полторак называет свою жизнь квестом: ей нравится преодолевать испытания пошагово. Не сразу она покорила Москву, как и не сразу ей достались яркие роли. Зато сейчас у актрисы появилось немало поклонников. Созданный ею образ Фриды Кало в нашумевшем сериале «Троцкий» — стопроцентное попадание. Может, все дело в том, что между ней и мексиканской художницей немало общего: жгучий темперамент, искреннее отношение к любви, жертвенность. И так же, как она, Виктория в минуты душевной тоски находит утешение в живописи. Об этом звезда рассказала в февральском номере журнала «Атмосфера».
— Виктория, у вас прямо традиционная история девушки из провинциального российского города, приехавшей покорять столицу…
— На этот шаг я решилась далеко не сразу. Родилась я в Амурской области, на Дальнем Востоке, потом наша семья обосновалась на БАМе, где папа-монтажник строил мосты, а мама работала воспитателем в детском саду. Позже мы, вместе уже с моей младшей сестрой Олесей, перебрались в Ульяновск, где, собственно, и прошла большая часть нашего детства и юности. Как вы понимаете, семья была далеко не творческая, но я выделялась активностью, ходила в театральный кружок и участвовала во всех школьных постановках.
— То есть были уже вполне раскрепощенной особой?
— Совсем не так! Я была замкнутой, интровертной девочкой с огромным количеством комплексов. Мальчики не обращали на меня внимания, даже называли уродиной, и я сама ощущала себя некрасивой. Возможно, в этой связи с упорством училась тому, что впоследствии мне удалось применить во взрослой жизни: сама подбирала мелодии на музыкальных инструментах, неплохо танцевала, занималась конным спортом, легкой атлетикой. Кроме того, увлекалась орнитологией, уходила в лес с палаткой на две недели, и там, в тишине, записывала свои наблюдения, ловила птиц в сети, кольцевала, отпускала и отправляла эти сведения в Москву, в специализированный центр. Любовь к птицам у меня была фанатичной. Не знаю, как мама терпела, но дома у нас обитали голуби, грачи, скворцы, канарейки… Их вечные крики совсем не напоминали райский сад. Также в обретении душевной гармонии мне помогала живопись. Если становилось совсем плохо, и я хотела выразить определенные эмоции, то просто садилась рисовать карандашом в альбоме. А когда меня отправляли от школы на конкурсы чтецов, выступления мне давались с огромным трудом. Я буквально пересиливала себя. От нервного напряжения меня трясло как до, так и после. Хотя я и читала обычно стихи своих любимых поэтов — Лермонтова, Евтушенко.
И на самом деле весь мой путь в профессии до сих пор — это сплошная череда препятствий, некий вызов самой себе. Я точно не из категории везунчиков, которым все дается легко. Мама, с целью помочь, отдала меня в четырнадцать лет в школу моделей, чтобы я научилась себя как-то держать, элегантно двигаться. Там я действительно обрела почву под ногами, появилась внутренняя уверенность в себе. Я даже получила предложение работать в Москве от знаменитого тогда журнала «Бурда Моден», но отклонила его: считала, что для начала должна получить высшее образование. Да, это шло вразрез с общественным мнением, но я на него никогда не ориентировалась.
— Среди сверстников вы держались особняком?
— Я была сама по себе. Но меня никто не обижал, поскольку, несмотря на внешнюю хрупкость, я отлично дралась и защищала всех «униженных и оскорбленных». Я слыла ярым борцом за справедливость и снискала себе славу «дочери Ван Дамма». (Улыбается.)
— Но при этом вы были послушным ребенком?
— Относительно. Мама мне внушала, что близкие отношения с мужчиной позволительны только после восемнадцати лет. Когда в подростковом возрасте меня начала одолевать возросшая сексуальность (особенно учитывая мои цыганские корни вкупе с молдаванской и украинской кровью), я эту гигантскую энергию вымещала зимой в спортзале, где поднимала тяжеленную штангу, а летом уходила в лес, где читала книги и голодала по две недели.
— А в девятнадцать лет уже вышли замуж…
— Да, и благодаря этому браку у меня появилась дочка Валерия. Бывший муж до сих пор звонит мне из Ульяновска в день нашей свадьбы, но, к сожалению, не принимает активного участия в жизни пятнадцатилетнего ребенка. Сегодня я понимаю, что с замужеством поспешила. Дело в том, что в Советском Союзе был живуч стереотип: в двадцать лет у нормальной девушки уже должна быть семья, ребенок, институт, и я поддалась общей тенденции.
Если говорить о личной жизни, то в целом у меня было два официальных брака и два гражданских, и всегда я являлась инициатором расставания. Причем я никогда не уходила к кому-то — неизменно от кого-то, так как больше не могла быть рядом. Увы, модель отношений мужчины и женщины в моей семье была далека от идеала, что мало способствовало благостному развитию моих собственных союзов. Но я, слава богу, научилась никого в этом не винить, делаю выводы из своих ошибок и анализирую, для какого урока с тем или иным человеком меня свела судьба. Я благодарна своим мужчинам и стараюсь оставаться с ними друзьями. И, знаете, обладаю счастливой особенностью: выходя из отношений, никогда не тащу их шлейф в следующие. Наоборот, пока полностью не изживу из себя предыдущие чувства, не впускаю в себя новые.
— Как-то вы очень серьезно подходите к жизни…
— Когда человек мотыльком порхает, он может к шестидесяти годам подойти с удручающими итогами. Я надеюсь, что к моменту «сбора камней» не окажусь одинокой и разочарованной.
— Вы довольно достоверно играете стервозных дам — и совсем при этом не являетесь хищницей?
— Ни в коем случае. Никогда не страдала от безответной любви, не увлекалась недосягаемым, не придумывала кумира и не проявляла инициативы. Уверена, что мужчина не может быть добычей.
Статьи
