Каждое интервью с ним, как и каждый его альбом, получается абсолютно разным, но беседовать с этим рок-героем всегда интересно и, кажется, можно бесконечно. Постоянные трансформации, эксперименты, точные музыкальные попадания — личное кредо Найка Борзова. В двух столицах прошли его юбилейные концерты, а «ЗД» поговорила с певцом прямо в день его рождения. О том, льстит ли ему сравнение с Куртом Кобейном, как еще в детстве в его голове рождались мелодии, почему гранж — музыка мертвых героев и стоит ли обходить острые углы.
— Найк, юбилей для вас — некий рубеж или возраст — просто набор цифр, никак не связанный с внутренними ощущениями?
— Я вообще стараюсь не думать о возрасте, о цифрах. Я чувствую, что начинается какой-то новый этап, но воспринимаю это все, как я обычно делаю, — как птица Феникс. У меня даже недавно придумалось новое название моего стиля — Феникс-панк. Я решил отметить круглую дату большими концертами в Москве и Питере.
— Дата, как я понимаю, двойная — не только ваш личный юбилей, но и 30 лет на сцене…
— Если верить Википедии, то, наверное, да.
— А если не верить?
— Я еще до создания группы «Инфекция» выступал со своими песнями. У меня даже есть записанный акустический альбом 1984 года. А вообще в принципе я отмечаю 45 лет в космосе и одновременно на сцене, потому что концерты я закатывал своим родным постоянно, с самого детства.
— Что вы подразумеваете под космосом?
— Все, что вокруг. Все, что нас окружает, все, что внутри нас. Мы все время находимся в космосе. Наша планета, конечно, защищена мыльным пузырем в виде атмосферы, но тем не менее мы постоянно во Вселенной, просто частенько забываем об этом.
— Есть ли у вас ощущение цикличности происходящего? И, по вашим ощущениям, со временем вы периодически возвращаетесь к чему-то старому или, наоборот, все время переходите на новые уровни?
— Я надеюсь, что все-таки постоянно перехожу к какому-то следующему этапу. Мне совершенно не хочется зацикливаться. Творческое поле настолько широко, что просто нет смысла возвращаться к чему-то.
— На прошедших концертах вы показали заранее четко выстроенную программу или было место для импровизации?
— Мы продумали все заранее, отобрали песни, за несколько дней до выступлений добавили какие-то последние штрихи. В этом плане я не мастер импровизации (смеется), мне кажется, здесь она была бы неуместна.
— Возвращаясь к самому началу пути, что послужило для вас первичным вдохновением — желание выразить какие-то свои мысли, идеи или быть похожим на каких-то рок-героев прошлого, юношеский романтизм?
— На самом деле я начал писать свои мелодии еще в неосознанном возрасте. Мой дедушка даже купил магнитофон, чтобы записывать эти мелодии, пока я принимаю душ или готовлюсь ко сну, напевая их. Все отмечали, что это не услышанные мной где-то мотивы, а совершенно новые: они просто рождались в голове, и я что-то себе постоянно напевал. Потом, когда я уже научился говорить, писать, уже начал сочинять тексты. Все сложилось само собой — вдохновение было внутри, но музыка у нас в семье звучала постоянно, и, наверное, это наложило свой отпечаток. У меня очень много предков, которые занимались музыкой и достигли в этом больших успехов.
— Какие ключевые моменты в жизни сформировали вас как личность?
— Это, конечно, встречи с некоторыми моими друзьями. Кого-то из них уже нет на свете, другие, к счастью, живы. Мне кажется, что каждый день несет какое-то новое открытие, которое потом становится частью тебя. Постоянно что-то происходит, и мне нравится, что я не замыкаюсь на чем-то одном и принимаю нечто новое. Все это меня каким-то образом формирует. Сложно выделить какую-то одну вещь или событие, это всегда сплав различных факторов. Надеюсь, так оно и будет продолжаться.
— А какие точки в музыкальном пути стали поворотными, когда все менялось в ту или иную сторону?
— Приход большой популярности в 1999 году, конечно, стал поворотной точкой, если рассматривать мой творческий путь глобально. До этого я играл по небольшим клубам, а после этого стал выступать на стадионах.
Статьи
