Маг Караян и привлекательный Курентзис
— Вы общались со многими великими музыкантами. Они на вас оказывали влияние?
— Конечно, я учился у них.
— Кто это, помимо Мравинского?
— Герберт фон Караян, конечно. Он был каким-то магом. Дело даже не в руках. Есть такое слово: магнетизм. У него это было. Очень сильная личность, произвел на меня гигантское впечатление. Как у него звучал оркестр! Но, кстати, не всегда хорошо звучала русская музыка. Он играл ее профессионально, технично, но души там было недостаточно. Все-таки русскую музыку по-настоящему может исполнять только русский музыкант.
Еще назову Карлоса Клайбера — это один из близких мне людей, он присутствовал на моих репетициях. Не думал, что такая звезда снизойдет, а вот же... Когда я руководил Венским симфоническим оркестром, знакомился с разными австрийскими музыкантами и оркестрами, перенимал их традиции и привозил в Москву, но и наши, российские, тоже сохранял. Ведь у БСО есть свой узнаваемый звук — так повелось еще со времен, когда он был главным оркестром для радио. Кстати, мы сейчас с вами сидим в той самой исторической Первой студии, в которой БСО записывался в первые годы.
— Как звучание связано с радиопрошлым оркестра?
— В 1930-е радио было под строгим контролем, специальные комиссии слушали, как звучит оркестр, хор. И я всегда старался сохранять это отношение к звуку. Техника игры приходит, это сейчас есть везде, все играют быстро, качественно, но своего облика именно в звуке — нет. Гомогенного однородного звучания достигнуть труднее всего.
— Лицо оркестра — дирижер. Хорошо ли, когда он становится звездой? Например, Теодор Курентзис ставит свои фотографии на афиши. Вы так не делаете.
— «Звезда» сейчас очень по-разному воспринимается. Настоящая звезда — это настоящий талант. Караян любил себя показать, но при этом был великим музыкантом. Курентзис — талантливый человек, он делает ставку на вещи, которые могут привлечь публику. Возможно, это правильно. Драматические театры тоже делают вещи, которые раньше не позволяли, — актеры, например, раздеваются на сцене догола. Люди ведутся на это, потому что не воспитаны, не понимают, что нельзя голым играть Толстого или другую классику. Просто нельзя. Это отвлечение от сути.
Такие внушительные силы потребовались для финального произведения — «Слова о полку Игореве» Александра Чайковского. Вместе со Всероссийским юношеским симфоническим оркестром и Русским народным ансамблем «Россия» имени Людмилы Зыкиной в его исполнении участвовали и два солиста: альтист Юрий Башмет и чтец Сергей Гармаш. Впервые «Слово…» прозвучало два года назад в Сочи, но декламировал там другой народный артист — Михаил Ефремов.
И впечатление было иное: в голосе Ефремова слышалась какая-то первозданная архаика, нутряная жестокость, эмоциональная оголенность. У Гармаша же получилось более интеллигентное и отстраненное повествование, сказание о «делах давно минувших дней», а не трагедия, разворачивающаяся здесь и сейчас. И на первый план выходил как раз голос альта — экспрессивный комментарий к событиям поэмы.
Показательно, что за весь вечер Башмет ни разу не встал за дирижерский пульт, хотя в последние годы в этом амплуа его можно услышать чаще, чем в альтовом. Помимо «Слова» маэстро солировал в Концерте Атсухико Гондая (Япония) и в «Иллюзии» нашего соотечественника Кузьмы Бодрова. Оба произведения позволили маэстро продемонстрировать те качества, за которые его и ценят меломаны: бархатный глубокий звук, выразительную интонацию и огромный динамический диапазон — от яркого forte, летящего над всем оркестром, до тишайших, буквально истаивающих «теней» pianissimo.
Впечатление от последнего было, однако, смазано беспардонными телефонными трелями — увы, в этот вечер подобные инциденты оказались не единичны. Можно только догадываться, что чувствовали композитор и солист, когда на последних, будто растворяющихся в бесконечности нотах Концерта звенящая тишина зала была нарушена очередным сигналом, переходящим в ропот публики. Но, впрочем, это свидетельствует о том, что в БЗК пришли далеко не только консерваторские завсегдатаи, наученные не допускать таких промахов, а куда более широкая аудитория.
Насколько же эта аудитория готова к музыкальному языку XXI века? Вопрос дискуссионный. Громкость аплодисментов не всегда свидетельствует о приятии или, наоборот, неприятии прозвучавших произведений. И всё же хочется верить, что каждого композитора, выходившего на главную сцену страны в этот вечер, зрители благодарили искренне и, например, скрябинистое звуковое море Валерия Воронова (Helios для ударных и оркестра) и заостренная, будто обожженная петроградскими морозами 1918-го оркестровая ткань «Двенадцать» Алексея Сюмака (сочинение на одноименную поэму Блока) нашли такой же отклик в сердце столичных слушателей, как и «Слово», априори более доступное для восприятия благодаря декламируемому тексту и харизме чтеца.
Пожалуй, ни одно из сочинений этого вечера нельзя назвать революционным, если, конечно, иметь в виду новаторство художественное, а не тему Октября в вокальном цикле по Блоку (рефрен «Шаг держи революционный! Близок враг неугомонный!» звучал несколько фантасмагорически перед светской публикой БЗК). Но все авторы — яркие индивидуальности. И звуковой мир каждого из них интересен сам по себе, вне какого-либо контекста. Так что можно только поблагодарить маэстро Башмета, который вот уже несколько десятилетий исследует новые музыкальные галактики и помогает заглянуть в них всем желающим.
Статьи
