Звукомузыкальная эротика романтиков

Любопытный "микрожанр" бытовых романтических текстов - перечни достоинств жен, подруг сестер, любовниц - свидетельствует о том, что романтики могли быть музыкально довольно требовательны к своим куртуазным партнершам и вообще к окружающим их женщинам: во всяком случае, малейшие намеки на проявление музыкальных способностей или музыкальной чувствительности в этих текстах скрупулезно отмечаются, причем музыкальность попадает в один ряд с самыми разнообразными свойствами - от склонности к философии до хозяйственности и домовитости. Фридрих Шлегель - о своей жене, Доротее: "...Она очень проста и ни к чему в мире и вне мира не имеет вкуса, кроме любви, музыки, остроумия и философии. В ее объятиях я вновь обрел свою юность..." (письмо к Каролине, март 1799; 7, 1, 519); А. Ламартин - о своей сестре: "...бледнеющая при рассказе о чьем-либо подвиге, при чтении прекрасных стихов, при звучании аккордов арфы, чувствительная до страдания..." (8, 313); Кольридж - о жене своего друга, Б. Монтегю: "...прекрасная женщина, чистая и невинная, как ее собственное дитя (...). Кроме того, у нее есть голос и арфа, которые сделали бы меня (мне иногда кажется) великим поэтом не хуже Мильтона, если бы я жил рядом с вами" (письмо к Б. Монтегю, 21 сентября 1802; 9, 2, 870-871). В 1796 году Новалис внес в свой дневник любопытные заметки о своей первой невесте, Софи Кюн, кстати, довольно простой, не особенно развитой девушке: "Склонность к детским играм. Привязанность к женщинам. ...Наряд. Танец. Домовитость. Любовь к своим сестрам. Музыкальный слух. Ее любимцы. Вкус. Религиозность. Свободное наслаждение жизнью. ...Страх призраков. Хозяйственность. ...Три всадника едут вокруг ворот..." (20, 4, 24). Характерно, что в выстроенный Новалисом ряд попала строчка из популярной в те годы народной песни, которую и почтальоны играли на почтовых рожках (упоминание об этом есть в одном из писем Гофмана; 4, 285): "Три всадника выехали из ворот". Эта песня, очевидно, была для Новалиса музыкальным знаком Софи и лейтмотивом его пребывания в доме Софи в Грюнингене; брат Новалиса, Эразм, ностальгически вспоминая о совместном времяпрепровождении в Грюнингене, упоминает именно эту песню: "Несколько дней назад мне снова как наяву привиделся наш последний вечер (...). От радости у меня на глазах появились слезы, я подошел к клавиру, сыграл "Три рыцаря выехали из ворот..." и был вне себя от восторга..." (письмо в Новалису, октябрь 1795; 20, 4, 404-405).

    Не удивительно, что в атмосфере повышенного внимания к музыкальной стороне "женской души" музыкальность порой рассматривали и как показатель общего духовного развития женщины. Так, спор о духовных достоинствах Рахили между двумя ее знакомыми (Александром фон Марвицем и Николаусом Харшнером) был, по всей вероятности, полностью основан на весьма далеко заходящих умозаключениях "от музыкального". Марвиц вполне откровенно сообщает подробности этого спора в письме к Рахили: "Он (Харшер - А.М.) считает, что Вы всецело обращены к чувственной, или (...) античной, пластической стороне и тем самым не способны проникнуться высшими нравственными воззрениями. Ему это стало ясно благодаря музыке, в которой Вы не признаете лучшего, будучи всецело преданной фривольной современной итальянской манере; об этом я с ним не спорил, но напомнил ему о Вашем почитании старых строгих Баха, Генделя и пр." (10 июля 1811; 30,68-69). В условиях подобной музыкально-духовной требовательности женщина, лишенная каких-либо проявлений музыкальности, могла испытывать и беспокойство, как, например, жена философа и эстетика Карла Вильгельма Зольгера, которую мужу приходилось успокаивать на этот счет: "Ты часто выражаешь желание иметь талант к музыке или к чему-либо подобному, который доставил бы мне удовольствие; но он не заменил бы мне и тысячной доли того, за что я тебя люблю..." (22 апреля 1813; 23, 450).

    Романтические ритуалы отводили женскому бытовому музицированию определенное и важное место. Женское пение - необходимый момент празднества, застолья, выполняющий в нем определенную композиционную функцию; посреди беззаботного веселья оно образует островок задумчивости, нередко орошенный слезами. Молодой Йозеф фон Эйхендорф в дневнике дает любопытное описание праздника в доме Фридриха Шлегеля: сначала там пели веселые "песни буршей", которые хозяин дома "находил остроумными" - далее поэт отмечает "упорство Шлегеля, позволяющего своей жене петь только немецкие, а не уэльские песни". Но "мадам Шлегель" все же "спела староанглийскую песню о короле Ричарде без слов и одну песню Тика, которые растрогали Шлегеля до слез". А затем как ни в чем не бывало восстанавливается веселье: Кернер играет "божественное фанданго, при этом Шлегель встает и пoет "viva l'Espagna", все чокаются. Весело" (13,14).
38