Борис Гребенщиков: «Я бы сам с удовольствием писал рэп»

О РЭПЕ

- Ну а что касается рэпа, мне кажется, что Бродский и Маяковский писали рэп. Мне, как математику, страшно интересна структура рэпа. Мне интересно, что и как делают рэперы. Потому что эти наговоры идут прямо из Африки, это использование древних магических ритмов. Я много слушаю рэп. И Эминема я слушал, еще когда у нас его не очень знали. И значительно больше слушал Death Grips, очень их уважаю. Я бы сам с удовольствием писал рэп все время!

О ВЗАИМООТНОШЕНИЯХ ИСКУССТВА И ГОСУДАРСТВА

— Понимаешь, по поводу взаимоотношений искусства и государства лучше всех еще Иисус Христос сказал. В Священном Писании все про это есть. Как только искусство, церковь или кто-то еще вступает в деловые отношения с государством, появляется противоречие. Это прямое противоречие Священному Писанию. Искусство должно быть независимым от государства. Впрочем, я никак не собираюсь обвинять людей за то, что они выступают, когда им платят деньги. Это их выбор. Если им важны деньги, окей, хорошо.

О ДРУЖБЕ С СУРКОВЫМ И ВСТРЕЧАХ С ГРЫЗЛОВЫМ

— Мягко говоря, по поводу таких обвинений мне остается только хохотать. Я много кого в жизни видел и много чему у них научился. И считаю, что это абсолютно необходимо. Но я продолжаю оставаться с людьми, и поэтому наша музыка живая. Я не помню ни одного случая за все эти годы, чтобы мы продавались. Только таким образом и можно жить.

ОБ ИСПОЛЬЗОВАНИИ МУЗЫКИ В КАЧЕСТВЕ ПОЛИТИЧЕСКОГО ИНСТРУМЕНТА

— Люди, которые пытаются использовать музыку для любой цели, заведомо потерпели поражение, потому что музыка значительно сильнее любых целей и любого человека. Музыка действует на принципиально ином уровне. Ты можешь позволить музыке использовать тебя — об этом можно и нужно молиться, — но пытаться использовать музыку — это самоубийство.

О СТИЛИСТИЧЕСКОЙ ПОХОЖЕСТИ СВОИХ ПЕСЕН

— Для меня это вторично. Сейчас объясню, почему. Вот вчера я, пока был в дороге, качал из интернета вслепую все, что вышло за последние две недели, что слушают больше миллиона человек. Исследовал, как работает Билли Айлиш. Я очень впечатлен, она молодец. Для меня это неожиданная и потрясающая подача, баланс между музыкой и голосом. У нее голос не то что на первом плане, он как Мона Лиза — вот голос, а вот все остальное где-то в четырех километрах. Я думаю, ага, это интересно. Это совсем не тот тренд, который существует в обычной музыке. Это прямо наоборот, молодцы. Или там взять Stormzy или кого-то еще из рэперов, у них другой разворот, но то же самое. Там играет ритм, а голос в нем отражается, и получается потрясающе иногда, на десять секунд, но там тащит!

О СНЯТИИ МУЗЫКАЛЬНЫХ ОКОВ

— Ты знаешь, дело в том, что я всю свою жизнь пытаюсь сделать так, чтобы оставить где-то позади эти оковы. Снять их, пусть где-нибудь около туалета лежат, а мы пойдем дальше. Мне эти оковы совершенно неинтересны. Я не хочу быть классиком.

Но, с одной стороны, я не могу перестать быть собой и совершенно не хочу этого делать, потому что меня так вполне устраивает. С другой стороны, я понимаю, что мы затрагиваем одну миллионную процента той музыки, которая могла бы быть. Поэтому я все время приглашаю каких-то людей, музыку которых люблю. Мне интересно, а вдруг вместе с ними мы сделаем чего-то еще на полшага дальше. Вот когда Брайан Ино у нас в «Крестовом походе птиц» сыграл несколько нот, эти несколько нот для меня сделали песню. Я ее писал, имея в виду, что было бы здорово, если бы это было так. Он прибавил туда совершенно другой космос.

ОБ ОПАСНОСТИ ТРАДИЦИЙ

- Традиция всем хороша, кроме одной вещи. Традиция опасна — как только что-то становится классикой, попытаешься это повторить через 10 секунд, это уже не работает. Песня «Strawberry Fields Forever» работала только потому, что она была единственной и повторить ее невозможно. Ни Beatles не могли, никто другой не может.

И это даже не музыкальные эксперименты. Это выживание души. Душа, когда ты повторяешь сам себя, умирает. И когда ты общаешься с государством, душа тоже умирает. Потому что государство именно этого просит. Товарищ, вы делали два дня тому назад вот это, пожалуйста, вот вам миллион, сделайте еще раз тоже самое. Хер вам! Я этого не сделаю. Потому что миллион хорошо, а жизнь лучше.

О СОВРЕМЕННОМ ПЕРИОДЕ В ЖИЗНИ «АКВАРИУМА»

— Не знаю, насколько он позитивный, но нытья я больше не могу себе позволить, потому что я устал. И судя по тому, что происходит в стране, судя по запаху (вдыхает), никто не ноет. И мне нравится, что в самые тяжелые, застойные и мутные времена, люди собираются в каких-то вегетарианских кафе, строят какие-то планы, все время что-то веселое происходит. Я понимаю, что политика никак жизни не мешает. Они вообще не соотносятся. Политика в одном месте, жизнь — в другом.

И когда я писал все эти большие социально значимые вещи, я думал о том, что теоретически происходит, а сейчас понимаю, что на практике все по-другому. Люди, с которыми я постоянно пересекаюсь, живут в таком мире, где их все это вообще не колышет. А если колышет, то очень практически, пойдем и сделаем. И это страшно интересно. Я такого не помню. И судя по воспоминаниям всех великих писателей времен 1917 года, было по-другому. А сейчас как бы совсем иное. Этой тяжести никому не нужно.

О ХОРОШИХ ВРЕМЕНАХ

— Хороших времен не было, и ждать их не надо. Часто вспоминаю по этому поводу такую историю, которая случилась в Белоруссии, когда Лукашенко только-только начинал проявлять свои силы и все вокруг отчаянно спорили, плохо это или хорошо. И вот однажды после таких споров я вышел рано поутру погулять в центре Минска, там озеро такое есть, иду и вижу, как мальчик с девочкой бегут куда-то в ближайшие кусты, понятно, что у них есть срочное дело, которое они упускать никак не хотят. И глядя на них, я вдруг понял, что Лукашенко им абсолютно неважен. И вот вопрос, я на стороне тех, кто машет флагами, или я на стороне жизни? Я на стороне жизни. И флаги ни те, ни другие очень не люблю.

О ЗВУКЕ

— Мне кажется, важен не звук. Важен не цвет платья, важно, какой человек носит это платье. Вот я и пытаюсь сбросить все лишнее. Я пытаюсь найти те элементы, которые точно работают, которые позволят мне сказать то, что я чувствую.

Я не хочу выпускать новый альбом, пока он звучит слишком нормально и прилично. Как говорил кто-то из проклятых поэтов, искусство должно быть как ведро холодной воды, которое на тебя выливают. Настоящее искусство не может быть нормальным. Нормальное — это тепленькая.

Ужас советского и «нового советского» искусства в том, что люди, творящие что-то по определению принадлежащее миллионам, делают это под началом людей, которые ни ухом ни рылом не понимают в искусстве, так как заняли командные позиции за счет того, что лижут задницу. Искусством командовать вообще нельзя.

Искусство даже не из-под палки, а искусство, у которого есть рамки, уже не искусство. Поэтому вывод печальный: если государство хочет выжить, то его искусство должно быть без каких-либо ограничений. Как только появляется власть, ограничивающая искусство, все, эта власть подписывает самой себе смертный приговор. Поэтому я очень желаю современным властям всех стран мира, включая Россию, все-таки иметь в виду, что нельзя перекрывать самим себе кислород.

О ТЕХНИЧЕСКОМ ПРОГРЕССЕ

— Еще 30 лет назад никто не мог бы представить себе, что произойдет с информацией. Что будут вот эти телефоны, что все будут ходить и разговаривать, не замечая друг друга. 30 лет назад у меня не было телефона, простите, я десять лет жил в квартире без всякого телефона, если мне надо было позвонить, я шел на улице в автомат, спускался шесть этажей по лестнице. И то, что музыку теперь можно скачивать в любых объемах и бесплатно, любые книги, любые фильмы, все есть, все доступно — никто не мог себе этого представить.

Мы еще не понимаем, как это все трансформировало мир. Мы не можем себе представить, что будет через 10 лет. А дети, которые в этом мире выросли, они не понимают, что может быть по-другому, и у них общение будет проходить совсем по-другому.