О важности поэтической составляющей при переводе санскритских священных текстов на другие языки

NN

Эпиграф:

भज गोविन्दं भज गोविन्दं गोविन्दं भज मूढ़मते ।
संप्राप्ते सन्निहिते काले न हि न हि रक्षति डुकृञ् करणे ॥

Говинду воспой же, Говинду воспой же,
Воспой же Говинду, осёл и глупец!
Защиты свод правил не даст никакой же,
Когда придёт смерть и наступит конец.

Ади Шанкарачарья, Бхаджа-говиндам (пер. с санкр. на русск. NN)

     Никакая другая литература, а уж тем более поэзия, не сравнится, я думаю, ни по своему объёму, ни по своим красоте и изяществу с санскритской. Ни Рим, ни Греция, считающиеся фундаментом и незыблемой классикой западного искусства и, в особенности, философии и литературы, - не создали такого огромного количества произведений, которые отличались бы помимо выдающейся поэтики ещё и чёткой грамматической выверенностью, а также порой просто не поддающейся заурядному человеческому разумению многоплановости смыслов излагаемых текстов. И хотя прозаический раздел санскритской литературы не менее важен, сложен и интересен, особое распространение в кругу западных читателей приобрела именно санскритская поэзия, причём не в последнюю очередь в силу вышеозначенных обстоятельств. В той культурно-религиозной среде, в которой произошло её формирование и становление, поэзия считалась наивысшим проявлением божественного вселенского разума в человеческом существе. Именно поэтому подавляющее большинство священных текстов, носящих равно как повествовательный, нраво- и вероучительный, так и сугубо практический характер, имеют именно стихотворную форму. Согласно всем без исключения направлениям восточной религиозно-философской мысли, Высшая Реальность не есть нечто однозначное, однородное и линейное, могущее быть выраженным посредством логической формулировки, лежащей в плоскости привычных западному менталитету логических и научных систем, в духе пресловутой логики Аристотеля. Напротив, она описывается как нечто неописуемое и всеобъемлющее, включающее в себя все возможные системы (в том числе абсурдистские и парадоксальные), методы и уровни понимания и восприятия. И если в западном понимании философ и мистик — это преимущественно сухой (если не сказать больше — скупой) в эмоциональном плане прагматик и логик, постигающий мир, реальность и самого себя посредством умозрительных рассуждений и собственного ограниченного чувственного восприятия, то в восточном, а в частности индийском — это, как правило, во всех смыслах этого слова личность творческая — поэт, музыкант, художник, танцор и т. д., не просто наблюдающая внешний по отношению к себе мир и делающая из своих наблюдений некие выводы и умозаключения, оформляемые впоследствии в некую мировоззренческую структуру, а непосредственно переживающая внутри собственного естества всю полноту бытия, каковая неизбежно находит свое выражение в некоем спонтанном акте творческого самовыражения, которое ни в коем случае, естественно, не отменяет и последовательной логики и выверенности. Синтез этих двух, казалось бы, взаимопротиворечащих принципов как раз и находит своё максимально яркое проявление в санскритской поэзии священных текстов. Смысл и суть её заключены уже в самом этом словосочетании: санскритское слово «санскрит» означает «правильный, выверенный, совершенный, точный, логичный» и указывает на некую объективную и научную точность, константу, в то время как «поэзия» указывает на некий творческий эмоциональный порыв, субъективное чувственное, изменчивое переживание. Говоря же о священных текстах, мы имеем в виду совокупность этих двух составляющих, передающую и выражающую посредством речи в той или иной степени и полноте то, что ранее было обозначено мною как Высшая Реальность.

     Теперь мне хотелось бы вернуться к собственно той теме, каковая была обозначена в самом заглавии данной работы. Ни в коем случае не умаляя заслуг господ академиков, учёных-санскритологов и переводчиков-любителей в деле ознакомления западной публики с индуистской культурой, философией и ритуально-религиозной практикой, я счёл целесообразным обратить их, равно как и всеобщее, внимание на весьма и весьма важный, по моему разумению, момент. В подавляющем большинстве существующих на сегодняшний день (за редким, надо признать, исключением) переводов санскритских эпических сказаний, а также разного рода священных текстов и гимнов на европейские языки поэтическая составляющая практически полностью отсутствует, несмотря на то, что сами эти произведения являются стихотворными. В лучшем случае переводчики ограничиваются имитацией эпически-архаичного слога, неизбежно делая акцент на чисто лингвистическом либо же содержательном, смысловом аспекте. В результате читатель, не искушённый в тонкостях санскритского стихосложения, оказывается лишённым понимания самого духа тех текстов, которые пытается осмыслить посредством чтения их перевода на понятные ему языки. В то время, как этот самый дух является едва ли не наиболее важной их частью. Огромное значение имеет ритмика и размер стиха, но чаще всего при переводе они игнорируются, что приводит читателя к неверному восприятию самой традиции, религии и культуры, порождением и, более того, выражением которых и явилось данное поэтическое произведение. Как следствие чрезмерного акцентирования внимания исключительно на лексической точности переводов возникает множество разного рода пояснений, примечаний и комментариев, весьма зачастую умных и правильных, но в итоге за деревьями оказывается, как говорится, леса не видно. Впрочем, сие и понятно: западный ученый, как я уже отмечал выше, — человек, как правило, кабинетный, вполне материально обеспеченный и лишённый той мотивации и умонастроения, которая была у большинства авторов санскритских священных текстов и гимнов, каковые были по большей части людьми, отстранёнными от мирских благ и стремлений к всеобщему признанию, почёту, наградам и гонорарам. Для них основной движущей силой являлось их внутреннее переживание Реальности, отношений Бога и индивидуальной души в данный конкретный момент времени. Такое несоответствие умонастроения авторов умонастроению переводчиков и приводит к утрате того самого духа, выражением которого и явились эти самые поэтические произведения. Возникает тот же самый эффект, что и от прозаического пересказа (лексически и содержательно, как это ни парадоксально, точного) «Фауста» Гёте. Смысл вроде бы передан, перевод немецких слов дан, но сам дух автора, живший в его сердце и в виде стихов вырвавшийся когда-то наружу, оказался практически полностью выхолощенным. Стихи должны быть переводимы стихами. И только такой перевод можно будет назвать собственно переводом. Таково моё убеждение. Впрочем, не нужно думать, что я слишком категоричен в данном вопросе и стремлюсь поставить под вопрос авторитетность всей западной санскритологии. Нет. Естественно, без лексических и грамматических анализов санскритских стихов и их глубокого понимания и осмысления поэтизация этих же текстов на других языках будет попросту невозможна. Но не стоит забывать и то, что большинство стихотворных произведений того же Ади Шанкарачарьи были экспромтами, спонтанными и внезапными. Высшая Реальность способна выражать себя на любом из существующих ныне или существовавших когда-либо в прошлом языков. Важно лишь, чтобы тот, посредством кого это происходит, не видел, кроме Неё, ничего другого. И тогда сделанный им перевод священного текста будет полностью верным, даже если в силу некоторых лингвистических особенностей какие-то моменты в чисто языковом плане и окажутся слегка искажёнными. Тем более, что это практически неизбежно даже в случае комментированных академических переводов. К примеру, многие санскритские слова весьма многозначны, и уложить все возможные смыслы в рамки строки с чётко лимитированным количеством слогов порой оказывается попросту невозможно, что, впрочем, лишний раз доказывает превосходство санскрита, как средства выражения переживания и мысли, над всеми прочими языками. Увеличение же количества слогов в строфе приводит к нарушению стихотворного размера, что неизбежно наносит ущерб передачи поэтики текста как таковой. Завершая это своё небольшое эссе, я в качестве примера замечательного стихотворного перевода одной из частей «Махабхараты» хотел бы привести труд великого русского поэта В. А. Жуковского «Наль и Дамаянти». Жуковский не знал санскрита. Ему приходилось пользоваться несколькими немецкими переводами, однако он очень точно и правильно воспринял сам дух, саму поэтику произведения, и как результат передал их посредством русского языка русскоязычному читателю. Почему? Да просто всё. Стихи нужно излагать стихами. А произведения поэтов должны переводить поэты, чей внутренний мир если не идентичен полностью, то как минимум максимально близок внутреннему миру автора. Возможным же это становится только в случае пропускания переводчиком через самоё себя того, что некогда в своём стремлении к самовыражению было пропущено через свои ум, разум и чувства изначальным автором произведения.